Читаем без скачивания Импортный свидетель [Сборник] - Кирилл Павлов

— В каком это смысле?

— Может быть, я не очень хорошо объясню, но мне представляется, что это не просто загадки. Ведь мы не можем восстановить справедливость в полном смысле этого слова. Мы не можем оживить убитого человека, у которого остались дети, родные, близкие. В чем же тогда наша справедливость, неужто только в возмездии?

Это был вопрос…

Нестеров поднялся по трапу. И вскоре оказался у иллюминатора рядом со своим креслом. Сидеть было неудобно, ничего не видно из окна, и он стал вспоминать о том, как восемь лет назад они с Анечкой собрались в Москву, как Анечка осталась в Москве пестовать вскоре появившуюся Настеньку. Вспоминая все эти восемь лет жизни, ее удачи и неудачи, Нестеров подумал об уравновешенности бытия, и постепенно мысли его возвратились в сегодня.

Прямо в самолете он стал писать проект заключения по произведенным им следственным действиям.

Почему я этим занимаюсь? — вдруг подумал Нестеров. — Ну ладно я, а он-то зачем, Голубочек? У него такая прелестная фамилия. Неужели мы с ним относимся к той категории людей, которым для того, чтобы дышать, необходимо ощущение справедливости?»

А в это время далеко внизу в горах саперы помогали милиции искать запрятанное преступниками.

27

— Нестеров, вас вызывают в ЦК, — заместитель Генерального прокурора по кадрам говорил так сухо, как будто Нестеров в чем-то был виноват.

— А для чего, Василий Илларионович? Я ведь вам все доложил.

— Узнаете, — государственный советник юстиции первого класса усмехнулся. Он внимательно посмотрел на Нестерова: — Далеко пойдешь…

В ЦК с Нестеровым говорили и о делах, и о самом Нестерове.

— Есть предложение направить вас на службу в органы внутренних дел.

— Не думал никогда об этом, начинал когда-то в уголовном розыске.

— Нам это известно, но сегодня вы нам нужны в МВД. Вам, вероятно, известно, что стоит вопрос о создании следственного комитета по борьбе с организованной преступностью. Звание подполковника для начала. Работы, предупреждаю, будет больше. Завтра в девять утра ждем вашего решения.

28

Человек с поврежденным ногтем на пальце руки, капитан милиции Багров и я — одно и то же лицо. В эпилоге, который для вас закончится расстановкой точек над «і», а для меня приведением в исполнение исключительной меры наказания, я, рассказавший вам все, должен, возможно, сделать какое-то моралите.

Я объективно достиг в жизни многого, другое дело, что шел не по той дороге. Быть может, честно работая против преступников в одной упряжке с органами, я принес бы пользу государству. Но нельзя забывать, что я пошел за отцом. За человеком, который был для меня светочем. Может быть, я ошибся в нем. Я предавал всех ради денег, а зачем они мне в итоге? Но ведь отца не выбирают, хотя я и мог бы… Мне известны тайники, где лежат деньги, если не сгнили, туда им и дорога. Как бы то ни было, если бы довелось жить сначала, я жил бы с моей энергией и талантом иначе.

Быть может, это и есть путь к раскаянию — не знаю, я неверующий…

В газетах сейчас много пишут про организованную преступность. Но никто и никогда не интервьюировал тех, кто держит эту преступность в своих лапах. Меня, к примеру.

Да и сейчас вы все спрашиваете про само дело, про, так сказать, клубничку, а не про меня. Но если бы спросили про меня, я рассказал бы вам, что не помню своих родителей. Я жил до пятнадцати лет в детском доме. Меня достал оттуда, как щенка, Цусеев, дал кров, хлеб, дал отчество, ласку и тепло. Мерзавец ли он — не мне судить. Он воспитал меня. Он — учитель, он — отец. Он, Цусеев, отправил меня служить в милицию, чтобы я помогал ему.

И я не мог его ослушаться. Я служил Хану.

Но теперь…

Так вот, если кто-нибудь про меня писать будет — напишите, что я раскаялся…

Только не ходите в тюрьмы, как в зоопарк, просто посмотреть на нас, слышите, журналисты?.

Ковкость пламени

Он незаметно, как ему казалось, вернулся с улицы, разделся, юркнул в кровать. Но она не спала… Она приоткрыла глаза, посмотрела на окно и совершенно спокойным, не томным, с придыханием, а обычным своим голосом спросила:

— Слушай, Сашок, а почему это так ярко на улице? Там что, салют?

За окном действительно происходило что-то необычное, и вдруг грохнуло, взорвалось.

Он чертыхнулся нарочито вульгарно, поднялся и подошел к окну.

— Это пожар, — сказал он твердо.

Она вскочила и тоже подбежала к окну.

— Там же папа, он пошел как раз в ту сторону, к гаражам.

1

В Главное управление пожарной охраны МВД СССР

В 0 часов 17 минут московского времени в районном центре Ирецкий Московской области возникло возгорание гаражей личного пользования, примыкающих к 4-му цеху химкомбината имени Волкова. Возгорание произошло в период, когда в ночную смену, отрабатывая субботник, в цехе трудились люди. Силами пожарной дружины и общественности пожар погасить не удалось, хотя противопожарная сигнализация сработала немедленно. Через восемь минут в бой с огнем вступили силы УПО ГУВД Мосисполкома Через 4 часа пожар был потушен. Практически уничтожен цех № 4, по предварительным данным, убытки, включая продукцию, составляют 130–140 тысяч рублей. Имеются человеческие жертвы (один человек). Личность устанавливается.

О пожаре проинформирован прокурор области.

Начальник УПО области полковник внутренней службы

Елин

2

— Простите, вам теперь, видимо, не до меня, — говорил, входя в кабинет начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР, журналист. — Я, видите ли, пока ожидал вас в приемной, услышал о том, что произошло ночью, и подумал, что, может быть, мы отложим нашу встречу?

Высокий стройный генерал в кителе с петлицами цвета октябрьского кленового листа и такого же цвета лампасах вышел из-за стола и улыбнулся приветливо.

— Проходите, проходите, я сам назначил встречу, — сказал он, показывая на кожаные кресла.

— Я хотел бы написать о вашей службе, — вновь заговорил журналист, когда оба они уселись за маленький несимметричный столик друг против друга. — Ведь ваша служба — это круглосуточный героизм, — добавил он, видимо, полагая, что здесь пошлость примут за искренность.

Генерал еще раз улыбнулся. Он очень уважал печать, но уж больно фальшивыми показались ему слова о героизме. В особенности на фоне только что пришедшей сводки, где сообщалось о том, что ночью горел химкомбинат, там погибли люди, а самоотверженность пожарных дала возможность спасти лишь склад, и при этом убытки колоссальны.

Генерал нажал кнопку селектора:

— Доброе утро, товарищ Васильев.

— Здравия желаю, товарищ генерал, слушаю вас.

— Уточните, пожалуйста, какую продукцию делает химкомбинат, тот, по которому сегодняшнее сообщение. И еще: пригласите ко мне товарища Расческина.

Селектор отключился. Генерал посмотрел на журналиста.

— Вы, конечно же, хотели бы работать с незаконченным делом? С тем, чтобы, как говорится, «довести его до суда» и потом написать все, как оно было?

Журналист, который в этот момент уже что-то записывал, оторвался:

— Если можно, то, конечно, с незаконченным.

В кабинет вошли Васильев и Расческин.

После рукопожатий все уселись за тот же, яичного цвета, столик.

— Узнали, — товарищ Васильев?

— Так точно, узнал. Химический комбинат имени Волкова вырабатывает стиральный порошок.

— Как называется порошок?

Васильев удивился, посмотрел сперва на генерала, потом на Расческина и затем уже на журналиста.

— Не знаю.

— А говорите, узнали!

— Так это имеет ли какое-нибудь значение?

— Все имеет значение: или это дорогостоящий порошок, или дрянь, которую никто не берет, хотя сейчас любой берут. Но тем не менее вот товарищ писать о нашей работе будет, а мы неточны в оценках. Нехорошо? — И сам себе ответил: — Нехорошо.

— Сейчас, товарищ генерал, схожу позвоню.

— Отсюда звоните, так будет быстрее.

Васильев стал нажимать кнопки телефона.

Пока Васильев дозванивался и разговаривал, генерал и журналист сидели молча, причем генерал, видимо что-то вспомнив, записывал это «что-то» на календаре, а журналист от нечего делать поигрывал шариковой ручкой. Расческин смотрел, как Васильев звонит по телефону.

— Это был даже не порошок, товарищ генерал, а компонент для порошка «Лотос», — сказал Васильев.

— Что, дефицитный порошок? — спросил генерал.

— Да вроде…

— Звони жене! — приказал генерал.

— Разрешите я, — попросил молчаливо сидевший Расческин и, получив утвердительный кивок, тоже принялся нажимать на кнопки телефона.